Ричард Косолапов

В последние годы происходит мучительное переосмысление всей отечественной истории, её драматических и триумфальных зигзагов. Это касается не только исторической науки или же в целом обществоведения, не только учёных и политиков, но и всякого сознательного гражданина, в том числе каждого из нас лично.

Речь идёт о местной национальной бюрократии, смыкающейся с элементами теневой национальной буржуазии и становящейся основой микродержавного шовинизма. Именно он, как и предвидел Сталин, по мере подъёма экономики и культуры национальных окраин постепенно вырос в главную опасность. Момент, когда это произошло, не был уловлен руководством КПСС. Более того, Хрущёв ещё и усугубил положение. По-видимому, не ощущая достаточно твёрдой почвы под собой в центре, он шёл на откровенное заигрывание с националистами. Достаточно вспомнить знаменитое «дарение» Крыма, произвольное толкование положения XX съезда КПСС о расширении прав союзных республик, фактическое прекращение межреспубликанского обмена кадрами и многое другое. А взять такие милые шутки прибалтов, как формирование групп в детских садах классов в школах и трудовых коллективов с однонациональным составом. Разве они на эмбрионально-бытовом уровне не разъедали по-своему Союз?

Из практики международных отношений последних десятилетий что-то не припоминается уступка какой-либо крупной державой кому-либо хотя бы клочка собственной территории, особенно тогда, когда юрисдикция над нею данной жертвы не подвергается сомнению. Воскресите в памяти хотя бы сравнительно недавнюю канонаду вокруг малонаселённых Фолклендских островов, которую учинила Тэтчер. Я уже не говорю об американцах. Они приходят, но не уходят, считая зоной своих государственно-национальных интересов любой уголок земного шара. Не то мы.

Хрущёв сделал ещё в 50-х годах широкий жест, отказавшись от военной базы Порккала-Удд на финской территории, презентовал китайскому соседу Порт-Артур и Дальний, дал повод японской стороне бесконечно жевать тему «северных территорий». Ну и что? В результате этих и подобных «инициатив» отношения с соответствующими государствами не улучшались и не теплели, а наоборот, становились более жёсткими. Хрущёв и дипхрущёвцы обычно ожидали реакции благодарности, как это бывает (и то не всегда) в частных, приятельских отношениях отдельных лиц. Но нормы кумовства отнюдь не переносимы на реалистическую внешнюю политику, где оборотной стороной проявляемого милосердия всегда выступала бесспорная сила. Не мотивированные ею и очевидным государственным интересом раздачи земель, политых кровью сотен тысяч российских солдат нескольких поколений, вскоре стали расцениваться мировой общественностью как признаки либо слабости, либо глупости; они не только не подняли престиж Советской державы, а напротив, уронили его. Беспрецедентное бегство Советской Армии из Центральной и Восточной Европы в конце 80-х годов, или капитуляция победителей, при незыблемости и неизбежном последующем расширении позиций США и НАТО, наглядно продемонстрировали, что у России нет национальных лидеров её масштаба, отсутствует решимость жить своим умом и с русскими теперь можно делать всё, что угодно.

Среди части патриотов модными стали нападки на принцип самоопределения наций, вплоть до отделения и создания самостоятельного государства. Вновь наскакивают на Ленина, упрекая его в том, что он в 1922 году отстоял идею Союза республик в противовес сталинскому плану их «автономизации» в границах Российской Федерации. Однако 1922 год и 1991 - это «две большие разницы». Их разделяет временная дистанция почти в 70 лет, за которые положение коренным образом изменилось.

Ленин вынужден был собирать разлетевшиеся куски Российской империи и, предложив наиболее гибкий и наименее настораживающий «националов» вариант, оказался прав. Разве не доказала прочность подобного типа государственного устройства вторая мировая война? В ней Гитлер рассчитывал на центробежные устремления многонационального населения СССР, поощрял антирусские настроения, но своего не добился.

Нельзя, конечно, утверждать, что шовинизирующая политика гитлеровцев, особенно в отношении некоторых малых народов, ещё не сбросивших с себя оковы патриархально-племенных связей, на почве которых уютно приживаются поганки мелкобуржуазности, была безрезультатна. Пример крымских татар, чеченцев, калмыков и др., ныне именуемых «репрессированными народами», у всех на слуху. Украина вряд ли забудет кровавые «художества» Бандеры и ему подобных в 40-х годах, какими бы цветами лицемерия не прикрывали их нынешние руховцы. Но в целом союз советских народов и его государственная форма - Союз республик - выстоял. Только в итоге победы в войне и восстановления народного хозяйства стали складываться условия для органического перерастания федеративного государства в унитарное, однако они были проигнорированы и хрущёвским и брежневским руководством.

После роспуска Союза уже пять лет ведутся разговоры о субъектах Федерации. Что это такое, толком объяснить никто не может. Субъектом Федерации объявляют и республику, и край, и область, но когда возникает вопрос, какой базовый массив населения (а только он и может быть субъектом) стоит за этими, сугубо административными терминами, возникает путаница. Являются ли субъектами Федерации, к примеру, смольняне или омичи (то есть части русского народа) или же ненцы и адыгейцы (то есть отдельные народы как целое)?

При очевидном отсутствии единой системы координат создаётся впечатление, что объявление субъектами Федерации всех административно-территориальных единиц областного уровня работает всё в том же безнадёжном направлении - в направлении раздробления России и лишения русского народа возможности государственно-целостного самоопределения.

Совершенно аналогично положение «субъектов» с национальными «титулами», не соответствующими составу их населения. Так, в 1989 году русские составляли в автономных округах: Ханты-Мансийском - 66, 3%, Ямало-Ненецком - 59, 2%, Чукотском - 66, 1%, Ненецком - 67,1%, Таймырском - 67, 1%, Эвенкийском - 67,5%, Корякском - 62%, Усть-Ордынском - 56, 5%.

В автономных республиках: Карельской - 73, 6%, Коми - 57, 7%, Бурятской - 70%, Удмуртской - 58, 9%, Мордовской - 60, 8%, Якутской - 50, 3%. В ряде национально титулованных «субъектов» русское население, не составляя абсолютного большинства, не уступало по численности «титульной» нации, а кое-где «титульная» нация и вовсе выглядела более чем скромно. Например, в Ханты-Мансийском автономном округе насчитывалось около процента хантов и полпроцента манси, в Ямало-Ненецком автономном округе и Еврейской автономной области - всего по 4,2 % граждан «коренной» национальности и т.п. За всем этим крылась если не реальная, то, во всяком случае, потенциальная дискриминация большинства (как правило, тех же русских), что и подтвердили (правда, не в Салехарде и не в Биробиджане) последующие события.

Сколько слёз и чернил пролито западной прессой по поводу судьбы «разделённых народов». Только почему-то эта жалость распространяется на «избранных». Страдания евреев в рассеянии стали головной болью всего человечества на тысячелетия. Свыше сорока лет не сходила со страниц печати и телеэкранов тема воссоединения Германии. Россия, пусть и в ущерб собственным геостратегическим интересам, способствовала решению этой проблемы. Советский Союз активно помогал вьетнамскому народу в деле воссоединения Родины, поддерживал последовательные усилия Народно-Демократической Кореи, направленные на восстановление национального единства. Но вот что странно. О разрубленной на части, терзаемой и ограбляемой русской нации сейчас слышно меньше, чем о судьбе обездоленного народа Палестины.

Признаем печальную реальность. Мы разделённый народ. Такое наше состояние выгодно международному империализму, осуществляющему за наш счёт очередное перераспределение сырья и рынков сбыта и облегчающему для себя коллизии продолжающегося общего кризиса капитализма. 25-30 миллионов русских - население крупного государства - вынуждено, не ведая за собой никакой вины, скитаться без надежды найти пристанище в странах «ближнего зарубежья». Правда, этих несчастных подчас называют не русскими, а «русскоязычными», вольно или невольно унижая их человеческое достоинство. Разве человек, независимо от его этнического происхождения, усвоивший как родные русский язык и русскую культуру, не является русским? В русском народе, как может быть, ни в каком другом, в силу его многовекового сожительства и общения с народами скифско-сарматского, угрофинского, тюркского, кавказского, греко-латинского, германского и т.д. происхождения, насчитывается немало крупных субэтносов, которые, тем не менее, особыми нациями не являются. Какое у нас основание считать, например, поморов или казаков, одесситов или уральцев, волгарей или крымцев не русскими?

Явно или не явно, но русских сейчас привязывают только к Российской Федерации, а такой «демократ», как Г. Попов, уже не считает её славянским государством. Между тем, за русский язык как основной высказывается 8/10 граждан Белоруссии, по-русски говорит вся левобережная, восточная Украина.

Мой отец последние годы своей жизни провёл в Никополе и похоронен «за границей». Я бывал там в 60-х годах, встречался со многими людьми несановского клана, с теми, кто варит сталь, выращивает хлеб, строит дома. Они откровенно говорили о малодоступности для них печатной украинской «мовы» и называли свой украинский язык сельским, а русский – городским. Для трудящихся в глубинке не имело смысла различение, а тем более противопоставление «хохлацкого» и «москальского» наречий и культур. В них продолжало жить так прекрасно выраженное Гоголем ощущение общерусского родства. И только корыстно-карьерные кравчуки германо-американской ориентации могли утверждать, что Украина не входит в жизненный ареал русского народа.

Коснёмся исторических корней. «Повесть временных лет» донесла до нас слова князя Святослава, сказанные им в 969 году матери, княгине Ольге, и боярам:
«Не любо ми в Киеве быти, хочю жити в Переяславци на Дунаи, яко то есть середа земли моей…» (Изборник. М., 1969. С. 50).
Именно в этот период происходило становление могучей восточнославянской русской народности, на которую спустя два с половиной века обрушился с Востока страшный удар. Главным образом утеснениями, которые испытывала Русь, рассечённая и обескровленная татарским игом XIII-XV веков, от своих западных и южных соседей объясняется появление в этой всё же выжившей народности трёх ветвей - белорусской, великорусской и малорусской (украинской). Согласно Люблинской унии 1569 года, в Украину включались Киевская и Полтавская губернии с частью Подольской (Браславское воеводство) и частью Черниговской. В перипетиях сложной борьбы запорожского казачества и крестьянской голоты за свои вольности и самобытность в середине XVII века Москва, оказывая им моральную поддержку, долго не решалась дать утвердительный ответ на просьбу о присоединении Украины к Русскому государству.

Царя Алексея удерживали заключённый с Польшей бессрочный мирный договор («вечное докончание») и коварное переплетение в регионе польских, шведских, турецких, крымских и папских интересов. Было даже дружеское предложение Москвы запорожцам, в случае совсем уже невыносимых шляхетских бесчинств, поселиться на русской территории, по притокам Дона, Донцу и Медведице, по соседству с донским казачеством, с которым у днепровских черкас и до того были самые тесные, братские отношения.

Гетман Богдан ещё до знаменитой Переяславской рады 1654 года именовал себя в Приднепровье «единовладным самодержцем русским», а на самой раде предложил войску и мещанам выбор одного из монархов – турецкого султана, крымского хана, польского короля или русского царя. «Вот уже шесть лет, - говорил он, - живём мы без государя, в беспрестанных бранях и кровопролитиях с гонителями и врагами нашими, хотящими искоренить церковь божию, дабы имя русское не помянулось в земле нашей, что уже очень нам наскучило…» (Соловьёв С. Соч.кн. У.М., 1990. С. 573). Вот и опять «имя русское» кому-то нежелательно в Киевской земле!

Исторически это тем более нелепо, что Украина XVII века была не единственной, а всего лишь одной из многих «украин» Русской земли, её окраинных, приграничных областей, по временам подпадавших под иго задиристых и сильных соседей. Украина могла дать имя собственное какой-то доле русского населения только по преходящим и искусственным, политическим и административным соображениям, которые старались закрепить как вечную истину противники славянского, всероссийского единства. Это одно. А другое состоит вот в чём. Кроме упомянутого, согласно Люблинской унии, состава Украины, в неё сейчас входят куда более обширные территории, являющиеся позднейшим приобретением Русского государства. Ибо ни о Таврии и Донетчине, ни о Харьковщине и Крыме в силу внешнеполитических условий того времени в переговорах москвитян с запорожцами не могло быть и речи. Разве вправе определять волю этого общерусского формирования настроения, распространённые всего лишь в двух-трёх западных областях?

Ставя все эти вопросы, я понимаю, что на меня зацыкают, пуская в ход всевозможные страшилки, но не могу иначе. Будучи по рождению донским казаком, то есть уроженцем одной из многочисленных «украин» России, я отказываюсь понимать сторонников бесконечного дробления объективно внутренне единой в кровно-этническом и культурно-языковом отношениях (не взирая на «суверенитеты» и властострастных президентов) русской нации. Для меня символом общерусского единства с детства является участие в судьбе талантливого юноши Тараса Шевченко двух великих русаков Карла Брюлова (кстати, имевшего французских предков) и Василия Жуковского (полутурка). Сам Тарас в поэтическом творчестве частенько переходил с малороссийского на московское наречие и свой личный дневник вёл на великорусском языке.

Не предрешавшая здесь никаких политических проблем, считаю, что всякому, кто чтит Киев как «мать городов русских», если он не захочет заболеть историческим беспамятством и утратить органическую связь с предками, следует помнить о мощном, по природе своей нераздельном русском корне Белоруссии, РФ и Украины и питать его в себе и других. Предложения Лукашенко, предполагающие тесную унию Белоруссии и Российской Федерации, уже нашедшие активный отклик в Казахстане и Киргизии, питают надежду на то, что всё же удастся, несмотря на все тернии на этом пути, создать жизнеспособный Русско-Евразийский Союз.

Итак, русский народ, принадлежность к которому определяется не только по записи в паспорте:
- лишён своей национальной государственности,
- выполняет роль поставщика-донора для многих государств,
- подвергается даже на своей родине всесторонней дискриминации,
- является разделённым народом.

В силу этого у русской идеи имеется не какая-то там фантастическая (вроде идеологии суперэтноса) или же религиозно-идеалистическая (вроде православия, неправомерно игнорирующего по-своему славный древнеязыческий период развития нашей державы), а вполне реальная жизненная основа. Эта основа - общерусское единение во имя прекращения вымирания и истребления наших единородцев и братьев, во имя сохранения и приумножения уникальной гуманитарной и научно-технической культуры России, пережившей могучий взлёт XVIII-XXвеков.

Другая сторона русской идеи, предопределяющая её основное содержание, связана с небывало быстрой и контрастной дифференциацией российского общества. На этот счёт, к примеру, в книге «Россия перед выбором», издании «Духовного наследия» (М., 1995), хотя авторы и избегают классовых категорий и оценок, представлен весьма показательный материал. Разумеется, общественная организация, чьим девизом является «Наука, культура, образование и предпринимательство», не станет делать упора на обманно-насильственное перераспределение собственности на средства производства, на их денационализацию, которая формально санкционирована населением через принятие ваучеров. Но и без этого на основе анализа распределительных отношений получаются достаточно красноречивые выводы. Налицо стремительное, как относительное, так и абсолютное обнищание трудящихся.

«Возьмём, к примеру, Москву, - говорится в книге. - Казалось бы, уровень доходов на душу населения здесь - самый большой в стране. В середине II квартала (1995 года. - Р.К.) - 1 млн. 275 тыс., в июле… будет примерно 1 млн. 300 тыс. руб. Соотношение этого дохода к величине прожиточного минимума - тоже лучшее, если сравнивать с другими регионами, и равно почти 5 (прожиточный минимум в первом квартале 1995 года составлял 200 тыс. руб. - Р. К.). Но миллионы сосредоточены в руках немногих.

По оценкам экспертов всероссийского центра уровня жизни, в структуре денежных доходов москвичей доля предпринимательских доходов составляет приблизительно 45% (почти половину). Это означает, что средний заработок банкира, коммерсанта достигает сегодня 15-25 млн. в месяц.

Если сравнивать эти доходы со средней зарплатой, разница будет в 30-40 раз. А если посчитать, насколько коммерсанты живут лучше пенсионеров, то контраст будет ещё разительней - в 100-125 раз. Не случайно лидирующая по среднедушевым доходам Москва по показателю покупательной способности средней пенсии занимает в перечне регионов 66-ю позицию (из 74) (Россия перед выбором. С. 50-51).

В первые месяцы 1995 года уровень средней зарплаты в РФ составлял 27-28% от показателя декабря 1991-го. В то же время статистика в состоянии фиксировать не более 50-60% реальных доходов новых богачей, а это означает, что они гораздо богаче, чем о них думают. Если добавить, что именно на долю «зарплатной» части общества, то есть наёмных работников и пенсионеров приходятся такие «блага реформ», как безработица (до 15% экономически активного населения), нищета (денежные доходы ниже прожиточного минимума имеет около трети граждан), алкоголизация (первое место в мире: на каждого взрослого мужчину по бутылке водки через день), криминализация (увеличение числа лиц, совершающих преступления, с 1988 по 1993 год примерно на треть), то налицо массовая пролетаризация (во многих случаях доводимая до люмпенизации) россиян, особенно русских. Их в первой половине 90-х годов стало меньше на два миллиона.
«Число неродившихся русских с лихвой перекрыло все потери в 30-е годы и во время войны в Афганистане… речь идёт если и не о неизведении русских, то по крайней мере до сведения их численности до малочисленной народности» (там же с. 34). А это означает, что русская идея, чтобы быть жизненной и практичной, должна совмещать в себе, как момент общенационального сплочения народа, чьей природной чертой является «всемирная отзывчивость», так и момент пролетарской солидарности, поскольку этот народ оказался среди других цивилизованных наций самым пролетаризованным в мире. В силу этого его национальный интерес действенно осуществим только как социалистический интерес, а социалистическая идея естественно для русского человека, да и любого россиянина, выступает как национальная идея.

Согласен с тем, что «в самые критические периоды истории нашего Отечества нацию спасали мощные запасы духовной силы русского народа». В русской идее содержалось «понятие соборности как единения людей ради возрождения и процветания Отечества», «приверженность русского народа идее государственности», «всечеловечность русского национального характера, то есть терпимость и восприимчивость к другим верованиям и традициям, уживчивость с соседними народами» (там же, с. 11) Однако мне непонятно, зачем авторы при всех этих констатациях предлагают прикрыть русскую идею ещё и неким «общеевразийским национализмом».

Во-первых, национализма, оторванного от какой-либо данной, конкретной нации, просто не бывает.
Во-вторых, «общеевразийский национализм», раз уж он предназначается как межэтническое состояние духа десяткам наций и народностей нашего Отечества, точнее назвать российским интернационализмом.
В-третьих, у термина «национализм» достаточно спорная репутация и попытки его внедрения для обозначения положительного явления в процессе общероссийского собирания сил вызовут вполне объяснимые трудности.

Вот приводимые здесь же данные 1989 года о доле лиц разных этносов, считающих родным языком русский. Это - 90% евреев; 80-90% алеутов; 70-80% нивхов, чуванцев и поляков; 60-70% белорусов, манси и финнов; 50-60% карелов, саами, украинцев и греков; 40-50% коряков, эскимосов, кетов и других народов Дальнего Востока, шорцев.

Хорошо это или плохо? С лёгкой руки пошляков-«демократов» подобные факты интерпретировались как проявления «насильственной русификации», «имперской политики», «удушения малых народов» и т.п. Но правды во всех подобных воплях не было ни гроша.

Свободный выбор родного языка был одним из величайших достижений Советской власти, как и спасение от исчезновения около сорока национальных языков, не имевших до революции письменности. Очевидно, этот выбор во многих случаях означал и выбор национальности. Такое имело место в истории практически всех народов и в сугубой степени было присуще при его формировании русскому народу.

Задумывался ли кто-нибудь, что обрусение, к примеру, немцев или французов, татар или итальянцев в XV-XIXвеках воспринималось как нечто обычное, а в наши дни почему-то стало вызывать всевозможные кривотолки? Кто это запретил русскому народу пополняться и за счёт своего естественного прироста, и за счёт присоединения выходцев из других этнических групп? Довольно странная и смешная ситуация сложилась у нас вокруг смешанных браков.

Я был знаком с семьёй, глава которой, армянин из Тбилиси (родные языки - грузинский и армянский) женился на татарке. С нею он не мог объясняться иначе, как по-русски, а их дети росли в Москве в русскоязычной среде, в атмосфере русской советской культуры, содержавшей в себе, по понятным причинам, и многие инонациональные вкрапления. Сын этих супругов, национальность которого по произволу определил отец, женился на казашке. Кем по национальности будут их дети? Глава семейства с завидным упорством был готов утверждать, что это будут армяне. Но если они не выедут из Москвы и явятся продуктом воспитания в основном в русскоязычном и русскокультурном окружении, понадобятся иные определения.

Пора нам перестать заниматься национальным (или же интернациональным) ханжеством. Русский народ прирастал не порабощением и обезличиванием «инородцев», а расширением своего духовного пространства, и практически нигде в мире это не препятствовало экономическому, социальному и культурному прогрессу других народов.

Подобно тому, как утрата меры между национальным и интернациональным угрожает сейчас нашей Родине окончательным разъеданием её сепаратистской «суверенитетной» кислотой, может быть утрачена также мера и в другом направлении - в направлении борьбы за «единую, неделимую» в форме «губернизации» России. Можно опорочить любой принцип, доведя его до абсурда. Так случилось и с ленинским принципом самоопределения наций, вплоть до отделения и создания самостоятельного государства. Ведь после появления беловежского «шедевра» на суверенитет стали претендовать все, кому заблагорассудится, даже однородно русские области, не говоря уж о регионах с национальным «лейблом». Никто при этом и не подумал, что «титулование» автономий объективно обосновано лишь при соблюдении некоторых совершенно неопровержимых условий.

На мой взгляд, они следующие. Во-первых, «титульная» нация или народность должна составлять большинство населения данной территории. Во-вторых, это должно быть компактное, не «изрешеченное» другими этносами большинство. В-третьих, это должно быть большинство оседлое.

Неужели, скажут мне, ты хочешь лишить самоопределения десятки народов? Ничего подобного. Так утверждать может только тот, кто не дал себе труда вникнуть в историю национального вопроса. А история эта знает не одну лишь административно-государственную форму его решения. Есть и другие эффективные формы, прежде всего, культурно-национальная автономия, к которой подозрительно относились в связи с ленинской критикой сионизма Бунда, так и не поняв суть дела.

Бундовцы, как известно, претендовали на исключительное представительство интересов еврейского пролетариата и намеревались войти в Российскую социал-демократическую рабочую партию на началах культурно-национальной автономии, то есть, создавая однонациональные еврейские парторганизации, что не допускалось в отношении членов РСДРП всех иных национальностей, поскольку партия строилась как классовая и интернационалистская по своей идеологии, интернациональная по своему строению. Делать исключение для представителей одной-единственной национальной группы при вхождении в партию представителей десятков других означало бы подрыв самых основ партийного строительства, обречение его на полную безнадёжность, а партии, если бы даже её и удалось сколотить на какое-то время - на распад.

Но то, что относится к партии, отнюдь не обязательно, а то и противопоказано государству. Так, РСДРП-РСДРП(б)-РКП(б)-ВКП(б)-КПСС никогда не поддерживала предложения о её федерализации, видя в этом опасность буржуазно-эгоистических центробежных тенденций и раскола по национальному признаку. В то же время Советское государство, пока оно существовало, строилось как федерация: большая - в составе самостоятельных союзов республик и «малая» - РСФСР.

Крупным упущением при этом явилось то, что не была конституирована и надлежащим образом опробована такая форма самоорганизации этнической общности, как культурно-национальная автономия со своим представительным органом (парламентом), решающим вопросы родного языка и обучения на нём, сохранения традиций и самобытности народа, народного творчества, религии, обычного права и др. Правда, во многих городах и местностях существовали и до сих существуют национальные общины (диаспоры), но порядки и внутренние отношения в них подчас являются тайной за семью печатями, что вряд ли может быть нормой для современного правового государства.

На мой взгляд, основная беда нашего времени состоит в том, что власть имущие решают острейшие вопросы жизни общества без глубокого заблаговременного изучения, так сказать, методом «тяп-ляп», либо отказываются решать их вообще. В частности отсутствует четкая концепция России как федерации. Федерация кого и с кем? То, что субъектами Федерации ныне именуются все области, края и автономии, является всего лишь паллиативом и не в состоянии прикрыть теоретическую наготу наших законотворцев.

Отсюда, как уже отмечалось, опять-таки, торчит всё тот же русский вопрос. Если, к примеру, карелы имеют одну автономию, это некое подобие своего национального государства, то русские нигде субъектом какого-либо государственного образования не являются. Они и в своём официальном Отечестве разделены. В качестве субъектов Федерации выступают не русские как таковые, а рязанцы, псковичи, ростовчане, тюменцы, астраханцы и т.п. всех проживающих там национальностей.

Мне уже пришлось высказываться здесь о «титульных» этносах. Малочисленность некоторых из них требует учреждения соответствующей культурно-национальной автономии, которая, кстати, сохранит их лучше, чем растворение в иноязычном большинстве. Культурно-национальная автономия пригодна и для русских там, где они составляют явное меньшинство. Но там, где они в большинстве, грехом перед историей и никому не нужным притворством будет утверждать, что они живут не в Русском государстве.

Пожалуй, нагляднее всего огрехи национальной политики ощутимы в вопросах о языках. В Соединённых Штатах Америки - знаменитой своей многонациональностью стране - никто не жалуется на общее англоязычие. Нет чудаков, которые стали бы утверждать, что английский язык в качестве принятого всеми средства общения «порабощает» и лишает своего лица разнообразных иммигрантов - ирландцев и немцев, испанцев и русских, евреев и китайцев и т.д. Между тем у нас в Советском Союзе в прошлые годы время от времени инспирировались разговоры и даже целые кампании против «насильственной русификации», основывавшиеся всего лишь на одном доводе - на факте всеобщего распространения русского языка, единственно способного обеспечить нормальные культурно-технические и деловые контакты лиц десятков национальностей. Ходили анекдоты о грузинских националистах, потребовавших перевести на местный язык учебники по медицине и тем самым предопределивших неспособность учившихся по ним врачей лечить людей. Рассказывали об обмене официальными бумагами на родном языке чиновников из Прибалтики и Средней Азии.

Лет 15 назад автор этих строк предложил для советского общества двуязычную, русско-национальную модель и не только обосновал её на весьма представительных форумах, но и сумел опубликовать (См.: Социальная политика и национальные отношения. М., 1982. С. 20-21). На мой взгляд, в СССР следовало утвердить обязательное русское единоязычие (не путать с одноязычием) поголовно для всего населения при одновременном обязательном изучении в начальной и средней школе языка местной основной национальности той или иной республики или автономии. Но дальше изложения идеи дело не пошло.

Теперь, когда на бывшей главной магистрали Москвы - улице Горького-Тверской нелегко найти русскую вывеску (опекушинский Пушкин и тот отказался в кольце «Макдональдс - Олби - Кока-Кола», имея только в дальнем тылу кинотеатр «Россия». Символическая картина!), горько думать о том, сколь беспечно было «застойное» наше старовластие. Внешне оно выражало уважение к науке, но даже и не пыталось соединить её с практикой. Нечего удивляться, что последующие «перестройщики-реформаторы» и вовсе стали смотреть на науку, как… на новые ворота.

Не воспаряя в безвоздушные (и бескислородные) выси «общеевразийского национализма», напомню, что русские составляют 85% населения северного евразийского государства, называемого ныне Российской Федерацией. Их язык и культура, независимо от чьего бы то ни было признания или неприязни, являются всеобщим достоянием многих (86,6% граждан РФ считает русский язык родным, 97,8% - свободно им владеют), способом их включения во всю мировую культуру. По своей психологии, образу мысли и быту русские исторически интернационалистичны. Это их национальная черта. Пусть и те, кто не понимает диалектики, ядром которой является учение о единстве и борьбе противоположностей, примут сказанное как факт. Тот русскоязычный, что не обладает качеством «всемирной отзывчивости» и глух к зову общинности, идущему ещё из легендарных, даждьбоговых глубин, не является и русским.

В это связи совершенно естественным представляется принятие здесь, как нигде, и Нового Завета и Коммунистического Манифеста. Колоссальны различия эпох, несущих в себе тот и другой идейно-нравственный заряд, но пронизывает их и преемственное единство. Между православием и научным коммунизмом отнюдь не следует метаться, а то и проклинать либо первое, либо второе. Русский, знающий о родственном античной традиции язычестве своих предков, неторопливо укладывает всё это в своей душе, как культурные слои собственного исторического взросления. Суетные, разбрасывающие святые камни шлиманы приходят и уходят, а дух и героика Трои, искусство и золото Трои остаётся. Пока существуют они, живы и мы.

К середине этого тысячелетия от собирания Руси, от обретения ею солидарного самосознания оказалась зависимой судьба включённых в неё и сопредельных народов. Так вышло и к концу его. Лишится ли сплоченности и идентичности народ, своими казачьими посылами освоивший весь евразийский берег Северного Ледовитого океана - от Колы до Аляски, народ, выплеснувший своих отважных сынов за Урал и вдохновивший их на рывок до самого Тихого океана - на Камчатку, Амур, Сахалин и Курилы, в сравнении с чем все вестерны выглядят, как загородные прогулки, или же он совладает с лихолетьем? От этого уже, без преувеличения, зависит будущее народов Европы, Ближнего и Среднего Востока, всего Восточного полушария планеты.

Станет ли Россия роковой адской воронкой, в которой с её гибелью сгинут и державы, жадные до её богатств? Или же ей, возрождённой, суждено стать несокрушимым связующим мостом между теряющим голову от потребительства Севером и вечно догоняющим Югом, между авантюрным Западом и уравновешенным Востоком - от этого зависит бытие всего человеческого сообщества, продолжение его истории.

Русская идея видится мне, как общенациональное требование прекратить, прежде всего, разделённость племен славянского происхождения. Что в этом и их кровный интерес, не могут не понимать разумные и ответственные россияне всех этнических оттенков - как те, кто по фактически родным им языку и культуре уже считает себя русскими, так и те, кто имеет иное национальное самосознание. Если угодно, с этой стороны в русской идее содержится импульс к напряжению антиимпериалистического, антиколониального народно-0освободительного движения.

В силу превращения российского общества в самое пролетарское на Земле, русская идея видится мне и как коллективистски-социалистический феномен, как составляющая современной идеологии социального освобождения, которая не отрекается ни от чего положительного в прошлом и принимает всё творческое и передовое в настоящем и будущем.

"Знаю, - держал речь перед казаками атаман Тарас Бульба, - подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продаёт, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьёт их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!" (Гоголь Н. Собр.соч. в 6 тт. Т. 2 М., 1959. С. 117).

Из далекого далека звучит этот вещий голос, но какая в нём ещё жизненная правда! Он возжигает в нас те "крупицы русского чувства", то святое негодование, которые при сложении миллионов двигают горами. Кто смог бы в приложении к массовой психологии выразить лучше Тараса русскую идею?

Май 1996 года.

Щёлкните здесь, чтобы вернуться к оглавлению